«Не место человека красит»
Дом культуры в Екимовке
Много лет я как писатель и главный редактор литературно-художественного журнала для молодёжи «Утро» (1995–2006) сотрудничала с Рязанской областной юношеской библиотекой. Началось наше сотрудничество в конце прошлого века неожиданно для меня. На каком-то большом мероприятии в областной библиотеке имени М. Горького я услышала вдруг свою фамилию от выступавшей незнакомки. Она назвала меня самым читаемым из рязанцев юношеским писателем.
Удивлённая определением «юношеским» (никогда не писала для юношества специально) и обрадованная оценкой своих работ, я разыскала в перерыве эту женщину, чтобы узнать приятные подробности. Нашла её, хотя народу на мероприятии было очень много, актовый зал тогда в библиотеке отсутствовал, и все толпились в вестибюле перед статуей М. Горького.
Незнакомка оказалась заведующей Рязанской областной юношеской библиотекой Екатериной Фёдоровной Урубковой. Она-то и предложила мне сотрудничество. Договорились о встрече в библиотеке. Когда же я через несколько дней пришла, то заведующей была уже Вера Владимировна Суровова. Но от планов своей предшественницы она не отказалась. И наше сотрудничество, длившееся пятнадцать лет, было результативным, интересным, многоплановым. Я вспоминаю его как лучшие годы своей творческой жизни.
В 2003 году в связи с состоявшимся годом ранее 110-летием писателя Константина Паустовского библиотеке присвоили его имя. И это не было случайностью. Произведения писателя, воспевшего Мещёрский край, входили в школьную программу. Имя писателя, долгие годы жившего в посёлке Солотча близ Рязани, с которого для него начиналась Мещёра, было у рязанцев, в том числе и юных, на слуху. Тем более Паустовский в предисловии к Собранию сочинений, изданному в 1967-1970 годах, писал: «Самое большое, простое и бесхитростное счастье я нашёл в лесном Мещёрском краю. Счастье близости к своей земле, сосредоточенности и внутренней свободы, любимых дум и напряжённого труда. Средней России – и только ей – я обязан большинством написанных мною вещей. Перечисление их займёт много места. Я упомяну только главные…».
Писатель приводит более десяти названий. Все эти произведения написаны в Солотче.
Приобретение имени обязывало библиотеку к деятельности, связанной с жизнью и творчеством Паустовского. Началось проведение различного рода мероприятий, таких как литературные конференции, детский творческий конкурс «Тропой Паустовского», посещение тех рязанских мест, где бывал писатель. Так, в 2007 году в селе Екимовка Рязанского района была продолжена международная конференция, посвящённая 115 годовщине со дня его рождения.
Международная конференция – это значит, что на неё были приглашены (и приехали!) знатоки творчества Паустовского из бывших Союзных республик, из городов, где он жил. Одессы, Киева… О Екимовке, надо сказать, эти «иностранные» знатоки знали мало или вообще ничего не знали. Там Паустовский жил несколько недель, когда ещё только готовился стать писателем. В его многочисленных, рассчитанных на широкий круг читателей биографиях она не упоминается.
Я о ней узнала в 90-е годы из 4-го тома материалов к готовящейся к изданию Рязанской энциклопедии. Автор тома И.Н. Гаврилов сообщал: «Первое знакомство с Рязанью и её окрестностями произошло летом 1923 г., когда Паустовский побывал на родине жены Е.С. Загорской в д. Екимовке (Рязанский р-н)».
Наше поездка в Екимовку началась с осмотра уцелевшего в Рязани дома, принадлежавшего некогда Загорским. Недолгий путь туда запомнился мне лишь тем, что мой сын Константин Ситников, тогда уже издатель, предпочёл почётное место в первых рядах «Икаруса» райку, где весело провёл время в обществе молодых библиотекарш. Из пребывания в Екимовке помню тоже почему-то не имеющие к литературе факты. Помню, как долго мы стояли на жаре у железной ограды двухъярусной белой церкви. Нас оказалось слишком много, чтобы сразу войти в неё. Потом выяснилось, что женщинам в брюках и без головного убора вход туда заказан. Так что в церковь я не попала, а шляпа моя кому-то из женщин пригодилась.
Конференция продлилась в Доме культуры. Но её официальное содержание в моей памяти вытеснил случившийся со мной курьёз. Покинув незадолго до конца заседание зал, я увидела в просторном фойе, у окна, огромное, до потолка, цветущее алыми цветами дерево. Да, дерево! И это была герань. Тот самый комнатный цветок, который Паустовский считал символом мещанства, а Горький старался его разубедить. Но здесь, в Екимовке, обычная герань преобразилась до неузнаваемости.
Никого, кроме меня, в фойе не было, и я решилась на мелкое воровство, тем более знала поверье: ворованные отростки обязательно приживаются. Только протянула руку – и услышала мужской голос: «Вам отросток нужен? Подождите – я дам уже отсаженный». И мне, сгорающей от стыда, что-то пролепетавшей, незнакомец, возможно, директор Дома культуры, принёс вазон с великолепным, уже цветущим саженцем.
Тут же двери зала распахнулись. Фойе заполнили мои спутницы. Их женские ревнивые взгляды игнорировали гигантскую герань. Женщины, в основном «иностранки», выступавшие на заседании, смотрели завистливо на цветок в моих руках и обидчиво решили, что он преподнесён мне за выступление, а это несправедливо. В шутливой форме инцидент обсуждался в автобусе, я же не могла признаться, что полученный презент – предостережение от воровства.
Увы, деревом я его не увидела, и радости мне он не принёс. Я имела неосторожность, вернее, глупость – посадить герань на радость соседям (временно, до осени) на клумбу во дворе нашего восьмиквартирного дома, и кто-то выкопал её до меня.
В оправдание своего отнюдь не делового поведения во время поездки добавлю: подробности жизни Паустовского меня тогда не интересовали. Он не входил в круг моих краеведческих интересов, хотя и был одним из моих любимых писателей, да и сейчас не входит.
Но благодаря ему ничем не примечательная Екимовка стала в Рязанской области местом достопамятным, возможным туристическим объектом. А это уже требует знать подробности пребывания там человека, наделившего её таким статусом. Без них Екимовка уподобится горному придорожному утёсу с надписью «Здесь был Вася».
Меня Екимовка заинтересовала через четырнадцать лет после «шапочного» с ней знакомства потому, что я случайно узнала из местных СМИ (и увидела по телевидению), что там появился монументальный портрет Паустовского, выполненный в технике граффити. Автор портрета – тульский художник-граффитист Дмитрий Языков. Идея директора Дома культуры Жанны Сочновой. В реализации её задумки самое деятельное участие принимала молодёжь, которая выиграла в конкурсе «Молодёжный ресурс» и, видимо, получила деньги на реализацию идеи. Торжественная акция открытия этого арт-объекта завершилась путешествием екимовских школьников по «Тропе Паустовского».
Меня эта информация взволновала и обрадовала. Не пропали, значит, начинания Рязанской юношеской библиотеки имени Паустовского, упразднённой в 2013 году, и журнала «Утро», которого, к сожалению, уже тоже нет. Библиотека первой привлекла внимание общественности к Екимовке. Журнал организовал литературный конкур «Тропой Паустовского», завершавшийся тем, что участники пешком осваивали её, а водил их краевед, исследователь творчества Паустовского, врач, журналист, писатель Владимир Михайлович Касаткин. Вспомнилось, что победительницей одного из конкурсов стала ученица екимовской школы. И конечно, мне захотелось поехать в Екимовку, но теперь уже вооружившись некоторыми знаниями о пребывании там Паустовского. Их я решила приобрести из фундаментального произведения самого писателя, автобиографической «Повести о жизни». Прежде я уже читала три первых части этого труда, названные «книгами», а всего их шесть. Но в тех, что я прочла, говорилось о детстве и юности автора, и Екимовка там не упоминалась.
Читая, я ни минуты не сомневалась, что автор искренне пишет о себе, что повесть – честные, отлично написанные мемуары. В моём собрании произведений Паустовского «Повести о жизни» нет. В ближайшей библиотеке книги тоже не оказалось, в областную же библиотеку путь мне был заказан из-за ковида. Но «на ловца и зверь бежит» – трёхтомник избранных произведений Константина Паустовского, куда вошла повесть, мне подарил Эдуард Петрович Кавун, мой давний друг и организатор наших путешествий по Рязанскому краю, и пообещал свозить в Екимовку.
Я принялась прилежно и внимательно изучать текст «Повести о жизни», начиная с предисловия. Автор подтверждал моё предположение: «Вся моя жизнь с раннего детства до начала тридцатых годов описана в шести книгах автобиографической “Повести о жизни»”…».
И как же я была обескуражена, когда, дочитавшись, наконец, в книге шестой до рассказа «Полевая тишина», посвящённого Екимовке, узнала, что подвигла автора поехать туда его московская соседка по квартире некая Липочка, а не первая жена Екатерина Загорская: «Отец Липочки был сельским священником под Рязанью. Это обстоятельство Липочка тщательно скрывала, но я узнал правду об этом ещё в семнадцатом году. При мне Липочка насмешливо называла отца «мой попик». К нему, по совету Липочки, я и поехал пожить две-три недели».
О самом же доме и его хозяине Паустовский пишет: «Дом отца Петра стоял за селом, вблизи церкви. Он так зарос бузиной и одичалой сиренью, что виднелось только крылечко. Отец Пётр вышел в старом чесучовом подряснике. Низенький, с тощими косицами седых волос на затылке, он заглядывал мне в лицо водянистыми глазами и говорил, шепелявя:
– Спасибо, не побрезговали навестить старика. Житьишко у нас скудное. Но, как говорится, «буду есть мякину, а Екимовки не кину». Отдыхайте. Воздух у нас богатый.
И я поселился в доме, где весь день копошился глуховатый старик».
«Как же так? – недоумевала я, – не могли же специалисты, знатоки жизни и творчества Паустовского, не два-три человека, а почти полный «Икарус» так заблуждаться, полагая, что в Екимовке Паустовский был с женой у её дяди?» Я столкнулась с нелёгкой задачей – опровергнуть не учёных-литературоведов – и всезнающих краеведов, а самого автора. И не знала, где искать поддержку: маститых краеведов уже не было в живых. И тут меня осенило: есть уникальный номер журнала «Мир Паустовского». Посвящённый 900-летию Рязани он, наряду с материалами рязанцев: Н. Богдановой, В. Золотова, В. Касаткина, И. Красногорской, С. Чугунова и других – опубликовал произведения К. Паустовского и членов его семьи, в частности старшего сына Вадима. Вот в эссе Вадима Паустовского и следует искать истину. Я нашла и давнишний журнал, что было нелегко, и истину.
В эссе, которое называется «Солотчинские дни и дали», Вадим Константинович поместил портрет этого якобы «несчастного» старика отца Петра и прокомментировал фотографию: «На фото священник средних лет с женой и двумя подростками-дочерьми. Это Пётр Александрович Загорский (1861–1938) – брат отца Елены и Екатерины Загорских, их дядя».Екатерина Загорская летом 1916 года венчалась с Константином Паустовским в церкви села Подлесная слобода Зарайского уезда. В этой Подлесной слободе она и родилась, а не в Екимовке, как прежде сообщалось. О её дяде Петре Вадим Константинович дальше сообщает: «Последние годы жизни Пётр Александрович Загорский был протоиереем (главным священнослужителем) знаменитого Успенского собора в Рязани… В более раннее время Пётр Александрович имел приход в деревеньке Екимовке, куда в 1923 году после скитаний по югу, охваченному Гражданской войной, приехали супруги Паустовские. <…> Отец вскоре отправился в Москву искать работу, мама осталась пока в Екимовке и получала от него письма…».
Когда же Екатерина Загорская вернулась в Москву, то смогла устроиться во вновь созданную газету «Накануне» внештатным очеркистом, куда К. Паустовского почему-то не взяли. Но он всё-таки печатался там под псевдонимом «Ек. Загорская».
Вадим Константинович полагал: «Один из таких материалов, названный «Хозарь», посвящён деревне Екимовке и окрестным жителям. <…>
Очерк воспроизводится в конце настоящего журнала. Это вторая публикация, первая – в «Накануне» ещё в 1924 году».
Интересно, что очерк «Хозарь» начинается в журнале на странице 51, а на странице 50 заканчивается мой очерк «История моего города» и у меня есть опубликованный очерк «Казарь», правда, не об Екимовке.
Не стану гадать, почему писатель преобразил родственников жены в «Повести о жизни», жену, постоянную спутницу его скитаний, даже не упомянул, себя представил одиноким странником, время от времени навещавшим руины своей бывшей семьи – мать и слепую сестру. Удовлетворившись приобретёнными сведениями, я готова была ехать в Екимовку уже в середине июня. Но из-за ковидных ограничений, из-за затянувшейся жары мы выбрались туда только 27 июля.
Наша экспедиция путешественников по родному краю состояла из постоянных членов: Эдуарда Петровича, Игоря, моего сына, и меня. Игоря, водителя, заменил внук Эдуарда Петровича Кузьма, студент радиоакадемии, и примкнула к нам впервые Лена, тоже студентка, но университета, изучающая английский и китайский языки.
Кузьма уверенно повёл по окружной дороге чёрную «Ладу-Калину» (известная марка отечественной машины – её, жёлтую, опробовал Президент Владимир Путин на дальневосточной трассе.) По окружной дороге мы с Эдуардом Петровичем неуютной поздней осенью прошлого года (пошёл на обратном пути первый снег) ездили в Стенькино. Кстати, читая рассказ «Полевая тишина», я узнала, что, кроме большого посёлка Стенькина близ Рязани, есть ещё полустанок с таким названием. На нём Паустовский вышел из поезда, направляясь в Екимовку, с него началось знакомство писателя с Рязанским краем, он пишет: «Я был огорчён, что еду в безлесные места. Но как только я вышел из теплушки на полустанке Стенькино за Рязанью, то тут же забыл о своём огорчении. В лицо мне подуло тёплым воздухом ржи. Полевая тишина, не задетая ни единым звуком, кроме удалённого гудка уходящего поезда, подошла вплотную.
Я немного постоял под старыми вязами на платформе и услышал давно позабытый запах дёгтя от тележных колёс. К одному из вязов была привязана телега. Серый мерин дремал, подрагивая сухой кожей. Телегу выслал за мной отец Липочки. Возница – мальчишка лет двенадцати по имени Влас – конопатый и хмурый, – всю дорогу старательно хлестал мерина по впалым бокам».
Без малого через сто лет молодой человек по имени Кузьма без видимого напряжения вёл «Ладу-Калину» в потоке разнообразных машин. Встречный поток, на Рязань, был утром плотнее, чем из неё. Никакой ржи вдоль дороги и в помине не было. Шоссе окружали какие-то промышленные строения, металлические заборы.
Только за Рязанью появились группки деревьев, вездесущих американских клёнов, да перед Екимовкой вдруг слева от дороги объявились молоденькие пирамидальные тополя. Запахло югом. Я рассчитывала, что за тополями вот-вот увижу их теплолюбивых земляков, цветущие подсолнухи или «царицу полей» кукурузу. Но напрасно – за ними простиралась какая-то подсушенная недавней жарой долина.
Я сидела в салоне «Лады», стиснутая слева сыном, справа – Леной, и в отличие от них, видевших путь каждый со своей стороны, смотрела в лобовое стекло, то есть была вперёд смотрящей и при этом думала, что новая машина, в общем-то, мало приспособлена для троих на заднем сидении, теснота ощущалась даже при моих щуплых соседях.
Придорожный указатель «Екимовка» возник справа, во время моих критических раздумий, среди дикорастущей зелени, и вскоре я увидела огромный портрет Паустовского на каком-то здании. Остальные портрета не заметили, так что пришлось возвращаться. Вышли из машины и на фоне портрета, однако, не приближаясь к нему, сделали несколько фотографий.
Мне показалось, что портрет как новодел моих спутников интересовал мало. Главным объектом внимания, по крайней мере, Эдуард Петрович, считал церковь. Её первой увидел Паустовский, подъезжая к Екимовке: «Вскоре над шелестящим морем ржи возникли белая колокольня и зелёный купол церкви. Крест на куполе покосился и был готов вот-вот свалиться. На нём сидели, толкаясь и склокничая, воробьи».
Мы заехали в Екимовку с другого конца и церкви не увидели. Пришлось Эдуарду Петровичу наводить справки, а Кузьме поколесить, пока мы к ней подъехали и остановились в тени клёнов, окружающих по периметру её металлический забор. Клёны были огромными, дающими густую тень, но не столетними, то есть Паустовский их не видел, да и в мой первый приезд они такими не были, и мы тогда, ожидая своей очереди, чтобы попасть в церковь, изнывали от жары. Да и теперь она начала возвращаться, хотя не было ещё девяти утра. Путь до Екимовки занял немногим больше получаса.
И опять с посещением церкви мне не повезло, хотя на этот раз я прихватила платье, намереваясь надеть его, при случае, на брючный костюм. Церковь ремонтировалась, священник отсутствовал. Рабочие пустить нас внутрь не решились. В общем, случай не представился.
А выглядела Успенская церковь и без этого косметического ремонта вполне прилично для своих 145 лет. Начала она строиться на рубеже XVIII–XIX веков, как сообщают А.Б. Чижков и Е.А. Графова в каталоге «Рязанские усадьбы», и строительство закончилось только в 1876 году. По информации Вадима Паустовского, сделанной в 1995 году, «Успенский храм в Екимовке, разрушенный в годы советской власти, недавно восстановлен и заново освящён в 1993 году».
О бывшем доме священника, естественно, пришлые рабочие ничего не знали, и мои спутники отправились наводить о нём справки у жителей хорошеньких явно недавней постройки коттеджей. Я за ними не последовала, потому что у меня болела нога, и я едва ковыляла. Побрела от церковной ограды в сторону какого-то недалёкого от неё кирпичного одноэтажного корпуса. И вдруг увидела на его торце громадное окно, разделённое переплётами на небольшие ячейки. Это было то самое окно, у которого некогда росла поразившая меня герань, стало быть, неказистое здание принадлежало Дому культуры. Оно находилось совсем рядом с церковью и от места, где мы фотографировались, до церкви можно было пройти, а мы так колесили.
Мои спутники узнали, что дома, где жил Паустовский, давно уже нет и со стороны села невозможно проехать на машине до полустанка Стенькино.
Я подумала, что этот недоступный машинам путь, который Паустовский преодолел пешком, покидая Екимовку, следует сделать ещё одной Тропой Паустовского, а, возможно, уже и сделали екимовские школьники. Едва ли они отправились после открытия портрета в Солотчу – не ближний это от Екимовки свет. И ещё: какие же молодцы жители села, что поддерживают память о писателе, утратившем в наше время былую популярность. Вот уже и молодые образованные ребята, Кузьма и Лена, не читали его произведений, даже посвящённых Мещёрскому краю.
На другой день, просматривая сборник статей «Время собирать камни» журналистки Людмилы Гоенко, я сразу наткнулась на статью «След на земле» о Николае Андреевиче Герасимове. Автор пишет, что он «с мая 1972 года и по настоящее время (до 2007 года. – И.К.) возглавляет ЗАО Екимовское, которое за это время сменило несколько наименований, но не сменило своего директора. Н.А. Герасимов во время работы директором этого хозяйства показал себя как зрелый руководитель коллектива, грамотный специалист, умелый организатор. Хозяйство, будучи убыточным в 1972 году, выросло в высокорентабельное сельскохозяйственное производство».
Поразили меня не достижения и заслуги Герасимова, описанные в статье, а то, что он, уроженец Ульяновской области, прижился в Екимовке, задержался в ней. Значит, есть что-то в этом старинном селе, которое документально упоминается в конце XVII века, что-то особо притягательное. Кстати, в то давнее время его делили семь помещиков.
Интересно, знал ли Н. А. Герасимов фразу, якобы произнесённую отцом Петром в беседе со своим постояльцем, а скорее, придуманную Паустовским: «…Буду есть мякину, а Екимовки не кину»? Герасимов сделал всё, что было в его силах, чтобы его односельчане даже не знали, что мякину когда-то ели их предки.
Ирина Красногорская
