Когда папа пришёл с фронта
Василий Золотов
Всё меньше остаётся живых свидетелей событий Великой Отечественной войны. В приходе церкви Пророка Божьего Ильи в с. Горетово Рязанского района из мужчин – никого, только несколько женщин остались ровесниками военных событий и победной весны.
Одна из этих молитвенниц – Анна Васильевна Золотова. Когда шла война, вспоминает она в беседе, однажды звёздной ночью 1941 г. – в небе в стороне Рязани сияли столбы прожекторов – это фашисты летели бомбить город Рязань, а его защитники выслеживали вражеские самолёты и их сбивали.
Самые запоминающиеся ужасы войны для неё стали рассказы папы, Василия Константиновича Золотова, который ушёл на фронт с первых дней войны в свои 33 года, оказался в пехоте на Ленинградском фронте. Для армии это было тяжелейшее время, враг пытался уничтожить Ленинград, сжать вокруг города кольцо. В решении главной задачи – разомкнуть вражеское кольцо и папа принимал участие. У Гитлера был приказ – пусть голод победит Ленинград. Действительно, страшный голод был не только в самом Ленинграде, но и в армии – солдаты доходили до дистрофии, испытал это и папа.
Шла труднейшая зимняя операция по прорыву блокады. Жуков, как руководитель фронта, ставил задачу войскам – во что бы то ни стало форсировать Неву у Невского пяточка, закрепиться на захваченном врагом берегу. Ширина Невы – 600 метров, глубина – до 28 метров, и в самом пекле этих сражений он был. Позже историки напишут, что в те дни здесь погибало до 80 % задействованных войск. Берега безлесные, укрытий не было, их делали из трупов погибших. Говорили в окопах – мёртвые спасали живых – вот, какую реальность пришлось ему испытать. Глядя уже после войны на кипевшую воду в чугунке на плите, он говорил: «Вот так и кипела в те дни вода в Неве, окрашенная людской кровью», и даже спустя три года, люди не брали воды из реки. В один из страшных боёв один из бойцов почему-то умолял его поменяться местами, перекрестившись, папа уступил своё место и часто говорил: «На фронте неверующих нет». Через несколько мгновений прямое попадание бомбы убило того солдата.
При переправе у Невского пяточка из нескольких лодок к берегу причалила только одна, в которой был он, другие уничтожены. Фашисты схватили, и пришлось испытать на своей шкуре, что такое фашистское рабство, отдельные факты ярко сохранились в памяти до последних дней. Так начался плен.
Пленных загнали в огромную бывшую силосную яму, без крыши. Было сыро и холодно. Жажда. Голод. Только иногда фашисты кидали им замороженные грязные гнилые овощи. К этой яме с пленными подходили сердобольные местные женщины, передавали съестное. Папу выделяла одна из женщин, приходившая ежедневно, перекрестив, передавала еду. Может, он напоминал ей кого-то из родных, уже не оставшихся в живых. Жалел, что не спросил её имени и адреса – может быть, ей требовалась помощь после войны, ведь она помогала ему выживать в эти жуткие дни.
Потом были концлагеря на германской территории. Издевательства совершали фашисты страшные: голод, антисанитария – у многих был кровавый понос, в уборную не пускали, воды не давали. Язвы покрывали всех. Зловоние. Однажды подогнали строем к водоёму, покрытому ледком. Одного из пленных загнали в воду мыться, другому велели наломать шиповника и тереть ему спину. Тот кричал от боли. Фашисты хохотали, кричали: «Русские свиньи!» Загнали в воду другого пленного и тоже велели тереть ему спину шиповником. Тот, стиснув зубы, стонал, но не кричал. Фашистам стало скучно, и они закончили это представление.
Завшивленность была страшная. Пленные снимали одежду и веничком из травы соскребали вшей со своих лохмотьев. При ежедневном построении рассчитывались по номерам, и какие-то номера увозили в неизвестном направлении.
При одном построении к пленным было обращение – записываться во власовскую армию. Обещали лучшую жизнь. Ад, в котором отец находился, подталкивал принять это предложение, но как подумал, что будет потом, отогнал эту мысль. «Огради, Господи!» – билось при этом у него в голове.
В один из дней на построении предложили сделать шаг вперёд тем, кто портные и сапожники. Жить было невыносимо, и он сделал шаг вперёд. «Или увезут на расстрел, или как-то научусь сапожному или портному делу». Но данную группу направили на разгрузку вагонов с продуктами. Среди пленных был медик, который всех предупредил не накидываться при случае на еду, потому что можно было умереть при таком истощении, нужна степенность. Один из пленных, увидев буханку хлеба, схватил и стал кусать, глотать. Отнять не смогли, он сросся с ней и тут же умер в нечеловеческих страшных болях в животе.
За пять лет войны у папы сложилось мнение, что руками, потом и кровью миллионов русских пленных вся сытная германская земля благоустроена. Тянулись беспросветные дни рабского труда. Он говорил, что спасало обострённое чувство взаимопомощи русского человека.
Воспитанный в благочестивой, трудолюбивой крестьянской семье с первых дней плена папа принял для себя за правило жить со смирением, не противиться открыто злу, поработившему русский народ. Он понимал, что своей немощной рукой ничего не изменить, а, как учили в семье, мысленно при нужном событии перекреститься, на людях же – наложить на себя крест было смертельно опасно.
Фашисты отняли свободу, но не память, при унизительных каждодневных издевательствах постоянно всплывало в памяти, как впервые в Пасхальный день с друзьями одногодками пришли на исповедь, и батюшка просил назвать имена, и друзья называли себя: Ефим, Евдоким, Ефрем, Егорий, и самый маленький из друзей, Петя, за компанию почему-то назвал себя Е-Петра. С тех пор за ним и закрепилось это имя в селе. Прошло много лет, а вспоминались всегда с улыбкой милые наивные лица его друзей…
…В январе 1942 г. домой пришло извещение – пропал без вести. Мама много плакала, молилась перед иконами и всё твердила: «Пропал без вести – это не погиб», и ждала. В одну из горьких ночей то ли во сне, то ли наяву скрипнула дверь, и голос папы: «Ты не думай, я живой». В те годы нам жилось тяжело, зимой даже не было дров топить печь. К утру в избе 8 градусов тепла. Примёрзшую за ночь дверь отбивали топором. Но мама говорила, что всё же лучше, чем на фронте – в болоте, снегу, под дождём, – а у нас крыша…
Шли беспрерывные дни рабского труда на полях. Пленные мало знали о том, что происходит на фронте. И вот 1 мая 1945 г. слышна канонада – радостно забились сердца пленных. Второго мая показались танки, а на них красные звёзды. Многие пленные побежали навстречу, и их в спину фашисты расстреляли. Одна группа, в которой был и папа, скрылась за сараями, оставшись в живых. Встретили своих, были измождённые, грязные, в лохмотьях – вид был такой, говорил папа, – что чужая мать обплакалась бы, а своя обрыдалась. Кто-то из освободителей-командиров сказал: «Заходите в любой дом и берите, что хотите». Зашёл в один дом и папа, там была пожилая немка, он посмотрел кругом на чужую жизнь и со слезами вышел вон. «Не нужна мне чужая жизнь! – только в голове звучали с детства вложенные слова. – Спаси и сохрани».
После Победы к маме сватался лесник Матвей: «Что ждёшь? Вот уже все вернулись. Давай построим свою жизнь». Она отвечала, что не сможет, будет ждать, ведь они с папой венчанные. И ждала.
20 июня 1945 г. вся горетовская детвора на пруду, и вдруг с крутого сельского бугра кричат – твой отец письмо прислал. Прибегаю домой, в избе много соседей, детворы, все читают письмо – жив. Мама сидит растерянная.
6 ноября 1945 г. поздно в дверь стук. Мама вышла в сени – кто там? И голос соседки Кати: «Я привела Василия».
«Катя, не шути, озорница», – говорит мама. Стук повторился. Мужское покашливание. Мама открыла. Катя говорит, что возвращалась из Рязани поездом, а в вагоне – чуть живой Василий. Встречай!
Перед нами стоял больной наш папа.
Он говорил: «Шёл к дому, думал, столько времени прошло, пропал без вести, может, кого приняла. Если так, пусть сама и решает, с кем быть. У меня не может быть упрёков…»
Больше всего он жалел, что не пришлось освобождать Берлин.
В 14 лет Анна Васильевна впервые прочитала стихотворение Константина Симонова «Жди меня» и поняла, что оно о её родителях. И все строки с их высоким смыслом до сих пор звучат у неё в голове.
Папа прожил с нами два года и три месяца. Подорванное войной и пленом здоровье оборвало его жизнь. Это незаживающая рана для Анны Васильевны на все годы. Посещая церковь, она регулярно заказывает благодарственный молебен Богу за то, что он дал возможность увидеть и запомнить папу.
Иван КОМАРОВ
