«Солнцеворот» Андрея Карева
В Рязанском художественном музее им. И.П. Пожалостина 16 октября открылась пейзажная выставка Андрея Карева «Солнцеворот»
Рязань, 19 октября – Областная Рязанская Газета. На суд ценителей искусства представлено около двух десятков работ. Название выставки полностью оправдывается её содержанием: все фотографии пронизаны солнцем и светом. Стилизация снимков под живопись невольно наводит на мысли о картинах Исаака Левитана и Архипа Куинджи. На переливах тумана и робких солнечных лучах, рассеянном свете и ярких контрастах строится особый художественный образ каждой из фотографий.
Как автору удаётся передать эти еле уловимые мгновения? Магия его снимков заключена в настроении самого фотографа. Лишь полное единение автора и окружающего его мира приводит к гармонии в кадре. Искусство делают детали. Только они способны придать снимкам особое лирическое настроение. О том, как создаётся искусство, Андрей Карев рассказал «Областной Рязанской Газете».
– Как давно вы начали заниматься фотографией, сделали свой первый снимок?
– Снимаю всю жизнь. Когда я был совсем маленьким, двоюродному брату подарили фотоаппарат, бачок, проявитель, плёнку, бумагу. Мы с интересом смотрели. Открыли бумагу. Всё было блестящее, красивое. Плёночка с дырочками. Уже тогда в душе что-то появилось. Отец показал мне, как печатаются фотографии. Сегодняшнее поколение «цифровиков» не знает, что это такое. В то время печать происходила при красном свете. Белая бумажка помещалась в какую-то жидкость – и вдруг появлялось изображение. Для ребёнка лет восьми-девяти это было совершенное таинство. Наверное, тогда я и «заболел». Выпросил у отца фотоаппарат – «Зоркий-С», копия «Лейки». Первым я снял, как сейчас помню, пейзаж. Была поздняя осень, выпал снежок. Лёд на реке. Всё абсолютно прозрачное. Деревья отражаются. И по этому белому льду идут белые гуси с красными лапками.
– Похожая фотография есть и на вашей выставке…
– Есть в природе состояние, которое остаётся в памяти на всю жизнь. В таком случае снимок может появиться, а может, и нет. У меня таких открытий за всю жизнь было всего лишь десять-двенадцать. «Гуси» – одно из них. В 1978-м году, на первом курсе поехал в колхоз. Ноябрь. Никакого света нет. Вётлы стоят. И солнце, которое уже должно садиться, неожиданно брызнуло. Всё жёлтое. Снова эти гуси, от которых никуда не уйдёшь, идут по грязи. Белые. Этот негатив у меня лежал 35 лет. Потом я решил с ним всё-таки что-то сделать. Также есть ещё одна фотография, «Земной покой». Два дня идёшь по тайге. Кругом лес. Ничего невидно совершенно. Вдруг, ни с того ни с сего, твоему взгляду открывается огромная поляна, на которой стоит монастырь старообрядцев. Фотография, может, очень простая в исполнении. Но при этом она не отпускает.
– В самом названии выставки – «Солнцеворот» – есть что-то языческое. Это второе название праздника солнцестояния. Почему вы остановились именно на нём?
– Мне хотелось сказать, что в каждом кадре присутствует солнце, свет. Для меня самое главное – чтобы на снимке был воздух. Над названием думал очень долго. Может, оно и не самое лучшее, но символизирует максимальное слияние человека с природой.
– На многих снимках есть некое размытие, туман. В этом заключается какая-то особая идея, концепция выставки?
– Я был в первом классе, когда отец взял меня на ночную рыбалку. Боясь проспать, я встал рано утром и спустился к реке. Вода. Темно. Но появляется туман, и всё становится белым. Проходит ещё какое-то время – восходит солнце. Туман из белого становится красным. Ветер сгоняет с реки его клочки. Это осталось со мной на всю жизнь. Стараюсь снимать туман всегда, как только появляется такая возможность. Не люблю, когда на фотографиях много цвета. Это один из недостатков цифровой фотографии. С туманом в этом плане очень удобно. Ничего делать не нужно. Он сам предоставляет нужные условия.
– Представленные фотографии достаточно разнообразны. Более того, все они разных лет. Наверное, нелегко было отобрать их среди множества других? Как вам это удалось?
– Не знаю. Не объясню. Да, наверное, и никто не объяснит. Очень тяжело абстрагироваться от того, что ты снял, и от того, что ты видишь. Это мешает, потому что ты помнишь состояние, которое было в природе. И не понимаешь, насколько смог отобразить его. Поэтому отбираешь то, что осталось в памяти, что для тебя дорого. Я могу исходить или изъездить множество мест. Но из двадцати поездок я, скорее всего, лишь в одной достаю аппарат. Столько всего должно сложиться, чтобы состояние твоей души совпало с состоянием природы. Только тогда получается фотография. И не всегда эти моменты обязательно снимать. Не так давно заехал в любимую Келецкую Канаву. Цвела черёмуха. Шёл дождь. Выглянуло солнце. Появилась радуга. Вторая. Одна на другой. Фотоаппарата нет, хоть телефоном снимай. В такие моменты сначала огорчаешься, а потом думаешь: «Ну, и Бог с ним!» Достаточно того, что это осталось в памяти.
– Все кадры были сделаны в Рязанской области?
– Совсем не все. Большая часть в Рязани. Нашу природу мне нравится снимать особенно. Хотя это и тяжелее, потому что она неброская. Часть фотографий сделана на севере, на Кенозере. Один берег этого озера брошен. Дорог там вообще нет. Все сообщение по озеру. Жители уехали, а дома их остались. Потихонечку их занимают художники. Также ездил как-то на Академические дачи Репина в Вышний Волочок.
– Значит, каждый раз вы планируете съёмки, выбираете место? Или здесь есть место и спонтанности?
– Да, очень много приходится ходить специально, стараюсь использовать любую возможность побывать на природе. Идёшь, к примеру, на рыбалку. За плечами рюкзак с тяжёлой аппаратурой и маленькая коробочка с блеснами. Возможно, удастся сделать только один удачный кадр. Редко выходишь с уверенностью, что сделаешь отличный снимок. Хотя, бывает, знаешь, где и в какое время определённое место особенно красиво. Когда появилась цифровая фотография, я почти не снимал. У меня не срастается «цифра» с пейзажем. Чего-то не хватает. Поэтому почти все выставленные фотографии сняты на плёнку и уже потом немного доработаны.
– А сейчас, в самый расцвет цифровой эры, часто работаете с плёнкой?
– Вообще не работаю. Это нереально. Нет практически никаких возможностей, поскольку у нас нет ни нормальной плёнки, ни бумаги. Даже напечатать всё это самому достаточно сложно. Остались считанные единицы тех, кто пытается что-то сделать на старых запасах.
– Фотографируя, заранее не продумываете, какой эффект можно применить, каким методом воспользоваться?
– Многое снято моноклем. Это интересная техника. Берётся дорогущий японский объектив, разбирается с помощью отвёртки и молотка. Все линзы выкидываются, и на их место вставляется одна большая, очковая. Наша. Вот так и получается монокль, который в отличие от дорогого японского объектива рисует нерезко. Разрешение у него слабенькое, но картинка очень интересная. Так сняты зимние пейзажи, цветущая сирень.
– Есть ли фотографы, художники, которые формировали ваш вкус, оказывали на вас влияние или продолжают это делать до сих пор?
– Есть много людей, которые так или иначе оказывали на меня влияние. В первую очередь, я обязан своему отцу за то, что он «заразил» меня фотографией. В десятом классе я недолгое время ходил во Дворец пионеров. Для того возраста снимал я уже достаточно хорошо. И мой преподаватель – Виктор Таранец, – здорово увлекал своим примером. Потом долгое время я посещал народный фотоклуб «Ока». Помню, как я принёс показать свои фотографии с полным ощущением того, что отлично снимаю. И Гена Шлоев – замечательный психолог, фотограф и очень интересный человек – вынес мне неутешительный вердикт: «Ну, что это такое, снять эти фотографии – всё равно, что снять лестницу». Для меня это был такой удар. Но если бы не этот случай, я заблуждался бы до сих пор.
Евгения ТРУШИНА
