Его звали Маугли
В гостях у «Областной Рязанской Газеты» поэт, публицист, редактор, издатель, член Союза писателей России, член Российского союза профессиональных литераторов Алексей Бандорин
Рязань, 16 февраля – Областная Рязанская Газета.
– Алексей Васильевич, когда было написано первое стихотворение?
– Первое стихотворение я написал где-то лет в 5-6. Я был очень болезненный мальчик. Переболел многим: скарлатиной, воспалением лёгких, даже менингитом. Не сразу научился ходить – сидел в коляске долго. По сути, ходить и читать научился почти одновременно. Мой отец был лесник, соответственно, я жил в лесничестве. Людей не видел. Меня даже звали «Маугли», так я любил природу. Нам привозили газеты, по которым я и научился читать. У отца была книга «Американская трагедия» Драйзера, это была первая книга, которую я прочитал. Читал целый год, но прочитал. Между прочим, я не мог никогда читать по слогам: ни в детстве, ни, тем более, сейчас. Я пришёл в школу, и как стал быстро и бегло читать – мне говорят: читай по слогам. А я спрашиваю: «А как это?» Так и не научился читать по слогам.
Никто не занимался моим воспитанием. Меня воспитала улица. Я в одних штанишках, босиком, раздетый ходил где-то с 15 апреля по 15 ноября. Весь загорелый был – одни только глаза блестели. Клин клином вышибают – никому до меня дела не было, как ни странно, может быть, это звучит, но именно это меня и развивало. Потом лет в пять, меня отвезли в Михайловский район к бабушке Анне.
– Чем являлись для вас стихи – увлечением, потребностью или чем-то иным?
– Стихи для меня в детстве и юности – это бегство от нищеты, от безысходности, от несправедливости.
Отец у меня не любил советскую власть, а мать всю жизнь была вначале секретарём комсомольской организации, потом секретарём по партийной линии. Дед, как тогда считали, был кулак. А какой он кулак? У него была своя мельница и своя кузня – вот и всё его богатство. Дед и отец люто ненавидели советскую власть, а мама за неё сражалась. И всё это было в одной семье – такой разлом. Но, несмотря на эти политические разногласия, родители друг друга очень любили. Нас, детей, в семье было семеро.
Я никогда не был яростным оппозиционером советской власти, активно не выступал ни за, ни против, но несправедливость видел всегда. Я по натуре был созерцатель, а не бунтарь. А вообще, я считаю, что поэт может состояться только тогда, когда у него есть судьба, ну и, конечно, когда у него лады со своим языком.
– А кем вы мечтали быть в детстве?
– Первым, кем я хотел быть – батюшкой. Бабушка меня в детстве по церквям водила. Я и впитал.
– Но, наверняка, после школы вы решили выбрать другую профессию…
– После школы меня лихорадило долго: где я только ни учился, где я только ни работал. И уже в зрелом возрасте я окончил Тульский машиностроительный техникум. Знания к тому времени у меня были шикарные, я уже тогда руководил цехом, начальником смены был. Деньги нужны были. И я вкалывал. Я знал все рабочие профессии. Мне это давало независимость – финансовую.
– А когда состоялось ваше первое знакомство с поэтами?
– Меня отдали в Михайловский интернат – я пришёл в первый класс, а будущий известный поэт Толя Сенин учился в 10 классе, выпускном, и он меня на плече на линейке, посвящённой первому сентября, как первоклашку носил, а я в колокольчик звенел. Вот такое моё первое знакомство с поэтом (улыбается – прим. автора).
В Рязань из Михайловского района мы переехали в 1964 году, когда мне было 14 лет. Я уже активно сочинял стихи, вначале посвящал сёстрам, а потом уже девчонкам, в которых влюблялся, а влюблялся много.
Ну, и первый раз пришёл в писательскую организацию как раз тогда, в 14 лет. Мой первый слушатель, первый обозреватель – писатель Василий Матушкин. Он мне помог с работой – устроил меня после окончания школы в Рязанский драмтеатр монтировщиком декораций. Эта работа дала сильный толчок к моему бурному росту и развитию как личности, как творческому человеку.
– Ваши любимые писатели, учителя в поэзии…
– Первым моим учителем был, конечно, Александр Пушкин. Ещё в детстве Пушкин меня пленил сказками и интонациями. Очень интересные у него интонации. И, конечно, судьбой. Ну а любимый мой поэт – Тютчев.
На меня произвёл сильное впечатление австралийский писатель Алан Маршалл. В возрасте шести лет он перенёс полиомиелит, оставивший его инвалидом, так вот, прочитав его книги, в частности роман «Я умею прыгать через лужи», я поверил в себя, что и я могу многое.
Ну а из рязанских писателей большое влияние на меня оказал поэт Володя Филатов. Он первый меня напечатал. Также мне очень помогли при вступлении в Союз писателей Владимир Силкин и Валентин Сорокин. А вообще, когда я попал во всю эту творческую, поэтическую среду, я уже был сложившимся поэтом.
– Ваша жена – поэт, филолог, Людмила Салтыкова… Насколько мне известно, с ней вы познакомились в поэтических кругах…
– Да,с Люсей мы познакомились в 1997 году в поэтическом клубе «Автор». А ходить в «Автор» я стал с момента его создания, с 1991 года.В 1999 году мы организовали свой клуб «Орфей» в ДК «Приокский». В 2001 году у нас с Людой вышли первые книги. Сейчас у меня порядка 14 книг. В 2003 году мы организовали своё издательство «Старт». Так что у нас довольно активная творческая жизнь. Вот одно моё стихотворение, посвящённое Люсе.
Был бы тобой любим
– стал бы громом ручным.
Был бы весенним дождём,
звенящем в сердце твоём.
Был бы любим тобой –
стал бы самим собой.
Ну, про то, как мы познакомились, пусть лучше расскажет Люда…
– Людмила Фёдоровна, раз вы сейчас тоже с нами, расскажите, пожалуйста…
– В тот день в клубе «Автор» отключили свет. А ведь обычно там проходит чаепитие, кто-то приносит конфеты, печенье. Вот и я принесла конфеты. А в то время я практически ничего не видела. Со мной рядом сидела поэт Ольга Архангельская, мы вместе с ней пришли. Я и спрашиваю: «Что с конфетами-то делать?», а она предложила всем раздать, у неё самой печенье было, ну мы с Ольгой и пошли раздавать. А туда ещё ходил такой привет Привалов. Я думала, что там он стоит, я подхожу и говорю: «Вот конфеты», а сама особо не вижу. А мне говорят: «А меня Алексеем зовут». Я про себя думаю: «Нет, не тот, ну ладно, конфеты всё равно дам». «А Вас?» Я отвечаю: «Меня Людмила». Хотя я, работая преподавателем, привыкла, что меня все Людмила Фёдоровна зовут, но тут представилась Людмила. А потом, когда все расходились, одевались мы, он меня спрашивает: «А вы бы могли меня проконсультировать по русскому языку, все говорят, что вы очень грамотный человек». Ну ладно, думаю…Ну и пошёл он меня провожать, ну и по дороге какие-то вопросы задавал по русскому языку. Я отвечала. Потом стал читать мне свои стихи. Мне понравились его стихи. Так и дошли до дома.
– И я узнал дорогу домой, вначале к ней, а потом к нам…
– Алексей Васильевич, в вашей творческой жизни были какие-то интересные, необычные истории?
– Да. Вот, например, одна из них. Папа поэта Бориса Жорова, как и я, был заместителем начальника цеха по производству, но на другом заводе. На городских планёрках мы иногда встречались, и он попросил меня помочь устроиться Борису на работу. Ну я его и устроил монтажником.
На нашем комбайновом заводе выходила многотиражка, и я там был бессменным редактором. Я уже писал. И там в каждой газете публиковал свои стихи. И вот когда Боря Жоров устроился к нам на работу, где-то недели через две, он спросил меня, могу ли я его познакомить с одним поэтом, стихи которого ему очень нравятся. А это были мои стихи – я тогда печатался под псевдонимом. Я пообещал познакомить. Сказал, ладно, приходи завтра. Вот Боря пришёл ко мне на рабочее место и спрашивает: «Ну, когда же он придёт, рабочий день через полчаса закончится». Я отвечаю: «Скоро» и пошёл к себе в кабинет . А я знал много рабочих специальностей, и у станка стоял, и чего только ни делал, короче, ходил постоянно весь испачканный, измызганный, как работяга. Так вот я умылся, переоделся, надел костюм и вернулся к Борису. Так он в тот раз меня даже не признал. Потом, конечно, всё выяснилось, но не в тот день.
– Что для вас главное в стихах?
– Для меня главное природа – она никогда мне не врала. И я всегда кого-нибудь любил: женщин, природу, кошку, цветок, просто людей. Я не знаю, что такое ненавидеть, я не могу держать зло на человека, зло мне не свойственно.
Не знаю, кто водил моей рукою,
Я написал: «Люблю людей, люблю».
Не знаю, что случилось вдруг
со мною,
Но понял я: люблю людей, люблю.
За что любить?
Ничтожной нет причины.
И сам я плох, как волка ни корми…
Но принял смерть за нас
Христос невинный
И дал нам шанс,
чтоб стали мы людьми.
Лариса КОМРАКОВА. Фото автора
